Знает настоящего меня.

Громкий вопль, как надвигающаяся морская волна, разносится по всему классу, отдается эхом по всему коридору. Далее следует глухое молчание, в котором слышен лишь медленный ход часов.

Удивленные пары глаз таращатся на парня и девушку, стоящих в дверях класса. Аомине и Момои толком и не успели зайти, как их чуть не снесло звуковой волной - оглушительным криком - обратно в коридор. Аомине устало зевает, прикрывает рот ладонью, переводит недовольный взгляд на чересчур любопытных учеников, Сатсуки прячется за спиной игрока Тоуоу, осторожно выглядывает и ловит на себе оценивающе-удивленные взгляды.

Ученики ждут ответа на поставленный вопрос, выпучив глаза, смотрят на друзей детства. И, кажется, не собираются расходиться, пока школьный слух не получит подтверждения или опровержения.

Сатсуки смотрит на Дайки снизу вверх, ждет, что же все-таки предпримет Аомине. Парню абсолютно все равно на собравшуюся толпу любознательных учеников, он не обращает на них внимание, берет девушку за руку и идет к своей парте.

Абсолютно все в классе как зомбированные наблюдают за действиями Аомине, особенно девушки, которые под немыслимым углом выворачивают шеи, чтобы все увидеть своими глазами и потом похвастаться перед подружками.

- Н-ну... - Момои решает ответить на поставленный вопрос. Она улыбается и смотрит в глаза Дайки. Аомине фыркает, глубоко вздыхает и махает рукой, всем своим видом показывает "Да, делай, что хочешь. Мне все равно." - ... Д-да. - Негромко произносит Момои, но в такой тишине ее слышат абсолютно все и... второй шквал вопросов сыплется на несчастную девушку.

Дайки лишь отворачивается и смотрит в окно. Ему это неинтересно.


***



На большой перемене Имаёши Шоичи вылавливает Аомине, ему просто не терпится обо всем расспросить самого Дайки. Слухи слухами, но другое дело, когда тебе расскажет все сам человек, который является эпицентром этой разноголосой неразберихи.

Парни останавливаются на лестничном пролете между вторым и третьим этажами. Имаёши прислоняется спиной к стене и поворачивает голову в сторону Аомине.

- Так это правда? - Шоичи стягивает шелестящую бумажку с трубочки и вставляет ее в пачку виноградного сока.

Аомине смотрит на парня, запрыгивает на подоконник и как-то не торопится отвечать. Имаёши молчит, он никуда не спешит, но ответ на поставленный вопрос он обязательно дождется.

Аомине запрокидывает голову и прислоняется макушкой к холодному окну, закрывает глаза и думает.

- Как видишь, - задумчиво произносит Дайки и после открывает глаза.

- Удивительно. Никогда бы не подумал, что ты и Сатсуки будете встречаться. Хотя она девушка видная... так что, думаю, удивляться нечему. Рано или поздно, но это бы случилось.

- Ааа? - Аомине поворачивает голову и смотрит на собеседника.

- Не бери в голову. - Имаёши сминает пустую пачку сока. - Ответь только на один вопрос: почему именно она? Ответ, что только Сатсуки может выдержать твой мерзкий характер не проходит, - парень лукаво улыбается.

- Она другая, просто она... особенная.

- Ууу, как все запущенно, - смеется Шоичи, за что чуть не получает подзатыльник от Аомине.

- Эй.
Мальчишка убирает ладони, согнутые в кулачки, от лица и зареванными глазами смотрит на улыбающуюся девочку.
- Ты плачешь? - Девочка внимательно смотрит в темно-синие глаза, паренек видит свое отражение в ярко-розовых глазах девушки: исцарапанное лицо, сплошные лейкопластыри по всему лицу и слезы на глазах.
- В-вовсе нет. - Мальчик ладонями вытирает мокрые щеки. Девочка радостно улыбается, ребенок не может оторвать глаз от такой яркой улыбки. - Ты?
- Я?
- Ты... ты меня не боишься?
Девочка недоуменно смотрит на парня, сидящего на детских качелях, подбегает к нему и хватает его за раненые щеки.
- Нет. - И радостно улыбается, обнажая ряд верхних зубов. - Давай дружить?
Мальчишка ничего не понимает, лишь удивленно смотрит на девочку. Дружить? Ему впервые в жизни предлагают дружить, впервые... Не убегают как обычно, а предлагают дружбу. Настоящую дружбу.
- Я Сатсуки Момои. - Девочка протягивает ему руку.
- Аомине Дайки. - Парень встает с качелей и пожимает протянутую руку.
Девочка радостно улыбается.

"Она знает меня настоящего".


***



Толпа девушек окружает парту Сатсуки. Момои разрывается и не знает кому отвечать: вопросы сыплются одним за другим, словно снег во время пурги.

- И давно вы начали встречаться?
- А уже целовались?
- А кто первый признался?
- А цветы дарил?

Момои лишь хлопает глазами: в таком шуме просто нереально ответить хоть на какой-нибудь вопрос. Ее одноклассницы сами их задают, сами же и отвечают, после каждого интересующего их вопроса устраивают дискуссии, приходят к очень неожиданному ответу.

- Наверное, давно. Просто не афишировали.
- Небось не только целовались.
- По-любому Сатсуки.
- Пф, Аомине и цветы - это противоположные понятия.

Пока девушки спорят между собой над очередным вопросом, Сатсуки удается незаметно убежать из класса. Отвечать на такие вопросы, если честно, ей вовсе не хочется, пусть думают, что хотят. Ее личная жизнь не должна волновать других, - так считает девушка. Ей не хочется, чтобы ее личная жизнь становилась главной темой разговоров всей школы.
Момои тяжело вздыхает и останавливается возле окна, которое выходит на внутренний школьный двор.

- Извините.

Сатсуки поворачивается и видит перед собой девушку, которая явно нервничает, сминает школьную юбку.

- Это ведь вы Сатсуки Момои?

- Я. - Момои внимательно осматривает незнакомку и приходит к выводу, что она миленькая.

- Я... - Девушка заливается краской. - Я... М-мне очень нравится Аомине-сан. - Кажется, девочка сейчас расплачется. - Как? Как вам это удалось?

- Ааа? - Момои честно не понимает, как ответить на этот вопрос. Вот как? - Ну... как-то само собой получилось. - Сатсуки накручивает розовую прядь волос на палец.

- Но почему именно он? Ведь вокруг вас столько красивых парней, Момои-сан, а я... я так его люблю.

"Началось, - думает Сатсуки".

- Он другой. Мне абсолютно все равно на тех парней, есть они или нет. Просто Дайки, он не такой... он для меня особенный.

- Понятно, простите. - Девушка виновато улыбается. - Удачи вам двоим. - И убегает.

Момои смотрит на спину убегающей девушки.

- Да ну не реви ты!
- Но... но, Дай-чан. - Девочка всхлипывает и заплаканные глазами смотрят на Аомине. - Он такой страшный.
- Не говори глупостей, и вовсе он не страшный. - Дайки протягивает вперед исцарапанные руки.
- Нет! - Буквально визжит Момои и пятится назад.
- Смотри, какой он мягкий. - Мальчик сует котенка в руки девочки. - Держи, не бойся. Он не кусается.
Момои не решается взять животное в руки, испуганно смотрит то на Аомине, то на протягиваемого котенка. Маленького, черненького, у которого смешно топорщатся ушки.
- Ну же, смотри, как он на тебя смотрит. - И Дайки заглядывает в темно-серые глазки.
Котенок жалобно мяукает и тянется к девочке. Момои нерешительно протягивает руки. Чувствует что-то мягкое и теплое. Немного страшно, сердце в груди Сатсуки быстро стучит. Но котенок поудобней устраивается в ладошках Момои, закрыв глаза, начинает тихо урчать и со временем засыпает.
Девочка радостно улыбается.

"Он знает меня настоящую".


***



- Дай-чан, пошли в кафешку на втором этаже в торговом центре? - спрашивает после уроков Момои.

- Это та, что недалеко от баскетбольной площадки?

- Да! - радостно вскрикивает Момои. - Помнишь я тебе рассказывала? Там делают такие вагаси*, прям как домашние. - Сатсуки расплывается в мечтательной улыбке, вспоминая различные сладости. - Ну так что? Идем?

Аомине задумывается, делает пару шагов вперед и останавливается около школьных ворот.

- Ну, так ты идешь? - Кричит Дайки, не оборачиваясь. - Если мне не достанется дораяки*, виновата будешь ты.

Губы Сатсуки растягиваются в счастливой улыбку, девушка поднимает обе руки в верх и радостно кричит, привлекая внимания учеников. Потом резко срывается с места, догоняет Дайки и хватает его за руку, переплетая пальцы.

Девочка радостно улыбается.

@темы: coma.

---

Ты.

Я привыкла к вечной борьбе.
Я о тебе.

Ты — это тяжесть тела, голос и тихий смех, кровь на пустыне белой, теплый звериный мех. Ты — это песни воинов, горечь сухих молитв, стать и шаги достойного сына великих битв. Ты — это пыль и степи, гулкий, протяжный чанз*, резкий и хлесткий ветер, самый последний шанс.

Я — это мёд и семя, ласковый менестрель, вечно такое время, где голова — апрель. Я — это нежность ночи, конское молоко и золотые очи, видящие далеко. Я — это звездный терем, теплый всегда очаг, тот, кто навечно верен, тот, кто считает шаг.

Мы — это невозможно, близко и далеко, кратко и осторожно, сладко и нелегко. Мы — это бесконечно, тот без начала круг... наша любовь увечна, счастие и недуг. Мы — это плач и ярость, танцы и дни в пути, та дорогая малость, которую не найти.

Я не смогу без этой борьбы.
Это же ты.

@темы: coma

---

Latte

У нас двадцать секунд до сломанной жизни.

- Ваш заказ?
- Двойной эспрессо.
- Латте.

По небу проложены мелом авиалинии, мы с тобой просто пешки в игре с именем "комедия положений", а сотни лишних движений приводят только к повтору заказа.
Ты бормочешь под нос странноватую фразу:

- Апокалипсис наступил полгода назад.

И устало так прячешь взгляд, я пытаюсь его поймать - нам нельзя спрятаться под кровать, как в раннем детстве.
В одиночку нам не согреться - понимаешь ли это ты? Я не знаю.

Остается мне рвать салфетки, ломать зубочистки, допивать залпом кофе. Так противно и плохо мне было на душе давно: мне бы сбегать быстро в кино - чтобы признаки боли не отличить было от улыбки фальшивой кокетки.
Так бывает и, жаль, нередко.
Ты не веришь, что я ломаю себя, что меня bolshe.net и точка. Ты не веришь всем порванным в прошлом строчкам - бумаге с пеплом в стекле. Я обычная, как и все миллионы знакомых и не-знакомых людей в тепле домов-на-обочинах.

Ты не веришь моей открытой двери в сердце. Я не буду тебя убеждать. Твой эспрессо уже остыл.

И секунд не двадцать, а пять.

- Знаешь...
- Кажется, ты простыл.

Знаю.
Просто страшно тебя изымать.

@темы: coma

---

Птицы небесные.

- Мы птицы небесные…

Я пишу к тебе письма, потому что так положено – ты не ценила кусочки бумаги.

Строчками из твоих любимых стихов. Их написал странный автор, у которого фамилия на букву «т», а на репродукции фото красивая такая улыбка. Ты запоминала людей по улыбкам. Это редкое качество. Женька называет тебя сумасшедшей. Он тоже влюбился.

Подушки на полу, борщ на плите, я выгуливаю пса, рисую, пою, продал гитару, потому что учебники нужнее. Твои птичьи следы на закладках и моих пустых ладонях. И повсюду широкими жестами, влажным шершавым языком моего пса, запахом овсяного печенья – ты.

А помнишь, помнишь, как мы впервые... нет, не увиделись, а впервые пожарили вместе яичницу? Помнишь, как мы впервые вместе выгуливали моего пса, как впервые вместе мыли полы и чистили кастрюли? Кто-то скажет: «Глупо помнить о таких мелочах», ведь не могу же я рассказать всем, как ты запачкала кетчупом мои нос и пальцы, а в сверкающих брызгах мыльной пены твои глаза казались особенно теплыми… Мы птицы небесные.

Я перешагивал через две ступеньки, через самого себя, через свои двадцать восемь. А ты всего лишь подкармливала моего пса овсяным печеньем и заканчивала девятый класс. У тебя были веснушки на носу, а волосы вились, и, наверное, ты тогда всем казалась очень красивой. Но не мне. Мне ты НЕ казалась ни тогда, ни сейчас. Мой пес тащил тебя за ремень к хозяину. Моя рука тащила тебя ко мне, чтобы выбить твое невзрачное имя на моих каменных веках. А потом ты, уже только ты тащила нас троих к свету. К птицам.

Письма к тебе горят в сером небе звездами, в облаках мелькают крошечные сонные кометы, твои волосы горят – а ты все еще пытаешься придумать мне ответ. Сквозь закрытые веки я вижу, как красиво ты морщишь нос и заканчиваешь школу. Я вижу тебя.

Две ступеньки. Четыре аккорда старой потрепанной гитары. Пес выл у двери, потому что я не выпускал его в подъезд. И был еще Женька, который хриплым голосом подпевал смятому газетной историей и запахом дороги Цою. Женька – лучший вроде как друг. Женька поддержит, Женька поможет, Женька… Ты стояла на два пролета выше нас и подпевала, потому что тебе нравилось, как улыбается Цой. Потом ты скажешь, что еще больше тебе нравится, как улыбается Женька. А мой пес будет скулить у дверей, чуя овсяное печенье в твоих карманах.

Ожидаемо. По-птичьи.

Крылья носа дрожат, пока я глотаю пустоту большими столовыми ложками, вчера я не спал, позавчера тоже, пора снова увидеть тебя в свете моих писем и мои письма в свете тебя. Сомкнутые веки дрожат, как крылья птицы, я касаюсь спящей своей собаки.

Помнишь, как мы дрались подушками, когда нашу первую совместную (тут красные чернила, которых у меня нет, – но ты представь) яичницу ела соседка снизу? Бабушка старенькая, родных нет, а готовить ей тяжело. Я двадцать восемь лет прожил рядом с ней, но только с твоим появлением начал замечать, что у нее артрит и ревматизм, что она старая и одинокая, что у нее теплые руки и … теплая улыбка тоже. Ты не умеешь готовить до сих пор, а я по воскресеньям варю борщ для старушки и моего пса. Теперь. Потому что тогда, когда подушки кончились, а Женька устал смотреть на нас и ушел к своей девушке, ты сказала, что нужно помогать близким. Я снова перешагнул через себя тогда. Мне даже понравилось.

Я пишу тебе письма – кусочки бумаги тают на маленьких твоих ладонях, ответ летит ко мне через блеск далекой планеты, я ловлю его, пока капитан команды с улыбкой Женьки салютует мне, как представителю земли. Я просыпаюсь – звезды напоминают мыльные пузыри, лопаются и оставляют в воздухе ощущение тебя. Невыносимое.

Рассказанные другими истории любви умиляли, но ты не умела плакать, ты только улыбалась. Твои блюда подгорали, пока ты успевала сделать меня на миллион световых лет счастливее. Твое овсяное печенье оставляло следы на страничках твоего учебника с репродукцией фото твоего любимого автора. Женька не понимал твоих слов, я не понимал Женьку, мой пес спал, положив голову на твои хрупкие колени. Твой девятый класс против моих подушечных боев и старой гитары. Мой маленький мир против твоих коленей. Мы вместе против серой лазури, в которой птицы небесные. Женька смеялся, глядя, как мы все делаем впервые. Потом Женька перестанет навещать нас, ты огорчишься, а я снова начну любить дорогу, на которой разбился Цой. Женька влюбился, но мы все еще поем вместе. Я пишу тебе письма, пока он покоряет новые миры, я ловлю твое дыхание, чтобы не разбить его сердце.

Бабушке-соседке – борщ, псу – печенье, Женьке – воспоминания, птицам небесным – ты. И остаюсь еще я. Немножко совсем.

Я перешагиваю через себя, лечусь, читаю учебники, иногда позволяю себе помечтать о серой лазури, а когда мне будет тридцать три, постараюсь стать богом тоже. Блеск славы, каменные статуи, гром и молнии – останутся другим, для меня только кусочек неба с птицами и запахом овсяного печенья. Иногда можно будет уснуть на облаке, слушая, как кто-то впервые вместе жарит яичницу, кидается подушками, расстается… Перешагиваю через себя, впуская Женьку, выпуская пса.

Я пишу письмо, улыбчивый диктор обещает мне хорошую погоду и поправляет красивые очки. Четыре аккорда проданной уже гитары висят в воздухе, потому что мне тяжело прервать эту вечную песню. Птичьи следы на дверной ручке, на пороге, на моем теле, пустота большими ложками. Воспоминания – Женьке. Одиночество – мне.

Разведу мыльную пену, пузыри будут по всей комнате, мой пес будет любоваться таким великолепием, печенье я купил, колени подставил… Спящий лучший друг влюблен, кетчупом пятна на его красивом лице, следы от слез на мокром асфальте, где остановилось сердце Цоя.

Мы птицы небесные. Кусочек бумаги летит к тебе через далекие планеты. Первая буква твоей странной фамилии на борту моего корабля. И улыбка вместо маяка, как у тебя, сумасшедшей.

Я перешагиваю. Мне даже нравится.

@темы: coma